Из воспоминаний Галины Ефимченко о семье Леоновых
Часть 1. Ленинград... Санкт-Петербург... К 34 годовщине трагедии.
С первым связано моё детство и юность. После эвакуации и четырёхлетней жизни в глухой деревне тамбовщины – Ленинград! Ещё видны следы войны и блокады, не отменена карточная система, но город ошеломил меня светлыми, широкими улицами, красотой домов, величественной Невой. И ленинградцы! Приветливые, добрые, красивые, хотя одежда у всех скромная , поношенная, довоенная...
На улицах много людей в форме, особенно военных моряков, офицеров, матросов, курсантов. А будущих моряков – нахимовцев приглашали на вечера к нам в женскую гимназию. Всех нас они поражали своими манерами, умением держаться и особенно – красиво танцевать. Издавна самый любимый праздник в городе – День военно-морского флота: корабли на Неве, на улице везде моряки в парадном обмундировании, вечером большой салют. Первое в моей жизни море – Балтийское, вернее – Финский залив, «Маркизова лужа», куда летом нас, детвору, отправляли в пионерский лагерь. Ленинград – такой город, который практически каждого человека, пожившего в нём, уже «не отпустит» от себя. Куда бы поживший в этом городе человек не уехал, он будет стремиться назад. И вернётся... Для меня этот город стал ещё и «академией культуры». Первые оперы, балеты, симфонии я узнала здесь. Даже школьные уроки истории зачастую проходили в «Эрмитаже»! Став взрослой, я жила в разных городах нашей необъятной страны и даже в других странах. Побывала на Чёрном, Азовском, Каспийском, Средиземном и Южно-Китайском морях. Но берег Балтики в Ленинграде неизменно притягивал к себе. При первой возможности, в гости, в командировки и на научные конференции ездила туда. И каждая поездка приносила радость и счастье.! Но, однажды, я прилетела в любимый город в слезах и горе. 7 февраля 1981 года мы получили из Владивостока срочную служебную радиограмму. С ужасом прочитали: «... погиб при исполнении служебных обязанностей» контр-адмирал Леонов Геннадий Фёдорович, близкий наш друг, с которым связано много лет жизни. А вместе с ним погибло более 50 человек, практически весь командный состав Краснознамённого Тихоокеанского флота. С трудом вспоминаю подробности этих страшных, трагических дней. В Ленинград, на церемонию воинских похорон, прибыли родные, близкие, друзья погибших. Мы были с семьёй Геннадия, остальных я будто не видела, не запомнила. Только бледные лица, потухшие глаза и слёзы, слёзы ... С тех пор прошло 34 года. Свершилось моё давнее желание – теперь я живу в любимом городе, который сейчас называется своим историческим именем – Санкт-Петербург. Ещё краше стал город за последние годы. Как когда-то в детстве и юности, я хожу по старинным, издавна любимым улицам, много и часто посещаю театры, концерты симфонической музыки, бываю на выставках и в музеях. Есть в этом городе и место, которое для меня олицетворяет грусть и трагедию – мемориал погибших моряков на Серафимовском кладбище. Часто я бываю там. Но ещё чаще – возвращаюсь к книге «Прерванный полёт. Трагедия Тихоокеанского флота 7 февраля 1981 года», которая стала для меня настольной. Перечитываю воспоминания родных и близких о погибших, и мне кажется, что всех их я знала лично, что прожила рядом с ними их короткую, но прекрасную, героическую жизнь. Только загадкой остаётся для меня их тяга к морской стихии, к жизни и службе на море, столь трудной, напряжённой, а порой и опасной. Чем околдовало их море? Читаю воспоминания о вице-адмирале Тихонове Василии Фёдоровиче, о контр-адмиралах Чулкове Джемсе Константиновиче, Постникове Василии Сергеевиче, Леонове Геннадии Фёдоровиче, Пирожкове Ремире Ивановиче, Николаеве Викторе Антоновиче и многих других. Об офицерах, старшинах, матросах. Родились и провели детские годы они в маленьких и больших городах, деревнях и сёлах. Но море-судьба, которое они, возможно, видели прежде только в кино, объединило их. И вспомнилось стихотворение любимого поэта Михаила Светлова, который писал о Гренаде, и никогда не видел Испанию: «... пел, озирая родные края: Гренада, Гренада, Гренада моя! – Он песенку эту твердил наизусть... – Откуда у хлопца испанская грусть?» Волшебно-притягательная сила морской стихии не обошла стороной и мою семью. С детства слышала я о брате моего деда по линии отца, служившего матросом на легендарном крейсере «Варяг» и погибшим на нём в январе 1904 года. А любимый мой дядя служил в 30-е годы на Балтике, там и погиб в дни Великой Отечественной войны. И оба они – из сухопутной «Тамбовской губернии». Возможно, генетически это сказалось на моём сыне. А может быть «передалось от рук и коленей» Леонова Геннадия Фёдоровича, на которых он сфотографирован двухмесячным младенцем, и студент-экономист настолько увлёкся морем, что в 70-х годах прошлого столетия матросом 2 класса работал на танкерах Новороссийского морского пароходства, полностью вкусив нелёгкий труд моряка, пройдя через моря и океаны, оставаясь и по сей день страстным поклонником всего морского. С удовольствием рассказывает о своей морской жизни не только в семье, не только давно повзрослевшим детям, но и своим многочисленным студентам. |
|
|
Галина Григорьевна Ефимченко с сыном Михаилом в музее гимназии №103, которую, ещё как школу №3 закончил Леонов Геннадий Фёдорович. Минеральные Воды, 11 октября 2014 года. |
|
Говорят, что горе, трагедия сближает людей. Друг другу чужие до этого, они становятся опорой и надеждой, близкими, почти родственниками между собой. Так случилось и со мною, трагическое событие февраля 1981 года в Ленинграде дало мне не только слёзы и боль, но и новых друзей, людей, кому всегда можно позвонить, с кем можно пообщаться в трудную минуту. Мы – люди одного поколения, мы помним горькие дни и яркие праздники нашей страны и нашей жизни. Кроме общего горя, сближает нас и любовь к культуре, искусству, театру, музыке, поэзии. Настоящими друзьями теперь могу назвать Нину Ивановну Тихонову, Тамару Ивановну Чулкову – вдов погибших моряков. Всегда благодарю их за то, что они вовлекли меня в работу по увековечиванию памяти погибших в авиакатастрофе 7 февраля 1981 года героев и низко кланяюсь в ноги за то, что горе не застило им глаза, что не превратились они в страдающих плакальщиц, а были и есть достойные жёны мужественных моряков, воспитывающие своих детей и внуков, молодёжь страны, смену российского военно-морского флота на примерах достойной жизни погибших. И как жёны декабристов (простите за столь пафосное сравнение) посвятили свою жизнь делу и увековечиванию памяти павших при исполнении служебного долга моряков. Каждый год, опять и опять, приезжали, приезжают и будут приезжать к мемориалу на Серафимовском кладбище из самых разных уголков страны друзья, родные, близкие погибших. И помянут их на службе в «морском» храме – Никольском соборе... |
|
«В Петербурге мы сойдёмся снова, Словно солнце мы похоронили в нём...» Осип Мандельштам |
|
Ефимченко Галина Григорьевна, Санкт-Петербург, 7 февраля 2015 года. |
Часть 2. Из книги "Прерванный полет".
Вот, Геннадий Федорович, мой старинный друг, и наступила очередная годовщина того трагического дня — 7 февраля 1981 года. По давно заведенному обычаю утром я отправляюсь на Серафимовское кладбище, где недалеко от центральной аллеи стоит памятный монумент морякам-тихоокеанцам, погибшим в той страшной авиакатастрофе... потом зажигаю свечу в Никольском соборе, где традиционно молятся о моряках, ушедших в боевой поход или навсегда покинувших этот мир, кладу цветы у плиты с фамилией контр-адмирала Г.Ф. Леонова... Вернувшись в свою тихую петербургскую квартиру, достаю из шкафа видавшую виды коробку с фотографиями, высыпаю их на стол, перебираю давно пожелтевшие снимки, внимательно вглядываясь в лица своих самых близких и дорогих, возвращаясь мыслями в то время, когда мы строили далеко идущие планы и мечтали о необыкновенном будущем и даже не представляли, какие испытания ждут каждого из нас впереди... В моей памяти сохранилось много встреч и эпизодов, смешных и забавных, связанных с тобой, Геннадий Федорович. Интересно, вспоминаешь ли ты в своем непостижимом далеко историю нашего знакомства и дружбы... Как молоды мы были...Вот уже семь лет, как я вернулась в Питер, город моего послевоенного детства. Помнишь, Гена, ты всегда именно так называл Ленинград? Мой отец-офицер служил в Ленинградском военно-политическом училище, когда же после демобилизации его направили инспектором Совмина в Нальчик, я к тому времени была уже студенткой и уговорила отца оставить меня в городе. Однако прожить на крохотную стипендию оказалось очень трудно, поэтому года через два была вынуждена перевестись в Пятигорский пединститут... И вот так случилось, что в 1953-м я рассталась с любимым Питером и оказалась в небольшом провинциальном городке на Северном Кавказе. Вскоре в моей жизни появился мой будущий супруг — Юрий Ефимченко, а осенью того же года он познакомил меня с тобой — своим одноклассником и другом Геннадием Леоновым, молодым, блестящим офицером, только что окончившим в Ленинграде военно-морское училище. Хочешь знать, что я испытывала при нашей первой встрече? Не скрою: искренний восторг и восхищение! Военно-морская форма с золотым шитьем, кортик на перевязи произвели на меня сильное впечатление. Вообще ты тогда показался мне очень «ленинградским», веселым и обаятельным. Сейчас передо мной лежит фотография, на которой изображен симпатичный лейтенант, а на обороте — надпись: «Юрке от искателя приключений в день отбытия в дальний вояж к брегам Великого океана. 15/ХI-53 г.». Что еще добавить к этим словам? Ты — весь в них: романтик и путешественник! К счастью, тебе всегда нравилось фотографироваться, и многие карточки у меня сохранились до сих пор. Вот фотография, датированная 1949 годом... Город Железноводск. Группа одноклассников — мальчишек и девчонок, видимо, только что окончивших 10-й класс и словно стоящих на распутье... Среди них — друзья — не разлей вода Юра Ефимченко и Гена Леонов... На другом снимке, сделанном уже в фотоателье на Невском проспекте, 75, — ты. Бравый курсант, на голове бескозырка, из-под «форменки» видна тельняшка, на обороте — дата: 26/ХII-49 г. А вот здесь тебе уже двадцать. Заметно повзрослевший взгляд, что-то познавший и испытавший... «Другу Юрке, будущему великому человеку от товарища и единомышленника. 1/II-52 г.». Когда пришло время выбирать место будущей службы, твое решение было однозначным: конечно, Дальний Восток; конечно, Великий Тихий океан! Да, кто бы стал в этом сомневаться?! Разве мог такой, как ты, романтик и любитель приключений, служить где-либо еще! Во время твоего первого отпуска мы неразлучной троицей часами бродили по Пятигорску, ездили в Ессентуки, Железноводск. Ты сразу и окончательно записал меня в свои друзья: иначе и быть не могло, потому что девушка школьного друга автоматически становилась и твоим. Разумеется, во время этих долгих прогулок мы часто вспоминали наш Ленинград, Невский проспект, Стрелку Васильевского острова, Ростральные колонны — свидетельства былых морских побед русского флота, хорошо знакомые набережные и бессчетные каналы. Как-то незаметно твой отпуск закончился, и тогда ты решил отметить это событие «банкетом», ведь по сравнению с нами, студентами, ты был — настоящий «богач», так как получил подъемные и первую зарплату морского офицера. И вот однажды днем мы отправились в привокзальный ресторан Ессентуков. Меню по нынешним меркам было весьма скромным, но когда официантка подала счет, мои кавалеры что-то между собой начали бурно обсуждать, а потом громко рассмеялись. Как оказалось, бывалая официантка нас откровенно обсчитала, и тогда ребята решили ее по-своему «наказать». Шума поднимать не стали, обман решили «компенсировать» изъятием двух фужеров — рубинового и бирюзового. В то небогатое время это было настоящей роскошью... Кстати, те памятные фужеры лет десять были главным богатством в нашей с Юрой семейной жизни. Оправданием самовольной экспроприации было утверждение: если от многого берут немножко, то это не кража, а просто дележ... И пусть вам, моим спутникам и друзьям, было уже по 21 году, вели вы себя совсем по-мальчишески, порой, даже откровенно дурачились. Но впереди каждого ожидала серьезная, нелегкая, настоящая мужская жизнь. К счастью, и в тридцать, и в сорок, с сединами и морщинами вы сохранили и юмор, и юношеский задор, и озорство... Вторая наша с тобой встреча случилась уже в июне 54-го. Ты, Гена, отслужил год на Тихом океане, мы с Юрой к тому времени были уже супружеской парой. В этот год мой молодой муж окончил фармацевтический институт, стал, как ты его окрестил, «пузырешником». Это слово, кстати, - твое очередное изобретение... |
|
| Семья Леоновых. г.Владивосток. Апрель 1958 года. |
|
Банкет по случаю очередного выпуска молодых фармацевтов проходил в актовом зале института. Нас опять — троица. Ты на правах старшего окропил диплом друга шампанским, и началось веселье. И вдруг Юрий, мой верный муж, забыв, что рядом за столом сидит его юная жена, стал танцевать и откровенно ухаживать за весьма привлекательными супругами своих престарелых преподавателей... В тот момент я почувствовала себя совершенно одинокой и обиженной, и тогда ты, чуткий и добрый друг, все понял без слов. Ты ни на минуту не покидал меня, без устали рассказывал об удивительной природе Дальнего Востока, превратностях морской службы, танцевал и веселил меня изо всех сил... Было далеко за полночь, когда большой компанией пешком мы отправились на железнодорожный вокзал. Оказалось, электричка на Минводы будет еще не скоро, и тогда мы пошли в близлежащий сквер. После всего случившегося на банкете между мной и Юрой возникла напряженность, на скамейке я демонстративно отвернулась от мужа и неотрывно смотрела в темноту. И вдруг ты, наш все понимающий друг, словно фокусник, как из-под земли достал бутылку шампанского, разложил на салфетке незамысловатую закуску, предусмотрительно взятую с банкетного стола, предложил еще раз поздравить выпускников. Прозвучала веселая шутка, на которые ты, Гена, всегда был горазд, и моя, по сути, ничем не обоснованная ревность мгновенно исчезла, и я простила своего «неверного» мужа. Даже теперь, с высоты прожитых лет, меня удивляет то, как ты, совсем молодой человек, не имеющий собственного семейного опыта, сумел понять и осознать чувства, переживаемые другими... Откуда взялась в тебе такая житейская мудрость, такое искреннее желание помочь сохранить еще неокрепшую семью?! И это в 22 года... Осень 1955 года. Это был твой очередной отпуск. Октябрь стоял теплый и сухой, как часто бывает в тех краях. Уже через несколько дней после приезда ты — известный непоседа — начинаешь организовывать компанию, чтобы через гору Змейку пешком дойти до Железноводска. Набрали еды, взяли с собой футбольный мяч, фотоаппарат. Путешествие было очень интересным, но к вечеру в лесу под Железноводском мы заблудились. Стали совещаться, что делать, в каком направлении идти. И тут вы, два друга — Геннадий и Юрий — начали спорить, каждый упорно отстаивая свой вариант дальнейшего маршрута. В результате победило мнение Юры: все пошли за ним, а ты... Вот тогда я впервые увидела, каким упрямым ты можешь быть, как страстно отстаиваешь свое мнение. Ты, Гена, так и не пошел с нами. Встретились мы уже на перроне вокзала. В вагоне электрички ты сел отдельно от всей компании. Спустя некоторое время я не выдержала, подошла, села рядом, о чем-то заговорила, ты ответил, вскоре вокруг нас собрались остальные ребята, и все как-то незаметно уладилось. Помнишь, сразу после нашего похода погода напрочь испортилась, заметно похолодало, что было весьма непривычно для теплого климата Пятигорска. Позже я не раз анализировала ту спорную ситуацию и поняла, что твоя настойчивость не была упрямством ради упрямства, это было стремление отстоять собственную точку зрения, ведь ты тоже имел свое право на выбор... Только вел себя излишне страстно, ни в чем не уступая. Думаю, что повзрослев, ты постепенно избавился от юношеского максимализма, научился во имя дела идти на разумный компромисс... История двух фотографийПо-моему, ты уже генетически был не «как все». Твоя мама, тетя Ната, тоже была неординарной личностью. Злые языки местных сплетниц почему-то окрестили ее «барыней». В вашем доме было пианино, хорошая библиотека. Знаю, тетя Ната много читала, знала музыку, речь ее на удивление была литературной, даже манерой одеваться она разительно отличалась от своих сверстниц. Она никогда не работала, да и хозяйкой образцовой не была, и мне всегда казалось, что твоя мама была из какой-то непростой семьи... У Леоновых было трое детей, причем, ты — старший и единственный мальчик. Потом ты часто рассказывал, что мечтал стать геологом, но по семейным обстоятельствам был вынужден поступить в мореходку, на полное государственное обеспечение. Так, в 17 лет ты попал в жесткую мужскую среду, в казарму, где было не до нежностей, где всё и вся подчинялось суровой дисциплине и словам «должен, обязан». Ко многому пришлось привыкать, что-то в себе менять, но тебе удалось сохранить главное — несгибаемый внутренний нравственный стержень. Затем началась военно-морская служба, трудная, полная ответственности за жизнь и судьбы других. И ты, Гена, стал настоящим мужиком, служакой, но это не сделало тебя грубым, эгоистичным, подлым. Ты остался интеллигентом и в душе, и в поведении, всегда аккуратным и подтянутым, будь то на военной службе или на гражданке. Вспоминаю, как 7 ноября мы решили сфотографироваться на память. Ты — при полном параде, твоя сестра Галина и я. Вот сейчас я рассматриваю этот давний снимок, вижу кислое выражение своего лица и тут же вспоминаю тогдашние ощущения: есть ничего не могу, от всего меня тошнит... Это уже наш с Юрой первенец напоминает о себе. Как в тот момент хотелось квашенной капустки! Кажется, все смогла бы отдать за нее. Но, увы... Через несколько дней ты пригласил нас с Юрой в гости к своим родителям. Мы пришли в тот маленький домик, который ты. Гена, часто вспоминал в своих письмах с Дальнего Востока. Каково было мое удивление, когда на середине стола я увидела блюдо... с квашенной капустой. Чуткий и внимательный друг, ты понял состояние будущей мамы и выполнил мое сокровенное желание. Я с жадностью набросилась на долгожданное соленье, но вскоре вынуждена была спешно покинуть застолье и... «расстаться» с ним. Мы часто вспоминали этот забавный случай, весело смеялись и подтрунивали над моими прошлыми страданиями. Вот тогда-то я еще раз поняла, что для тебя, Гена, жена друга — родной человек, о котором надо заботиться... Через год, в июле 1956 г. — наша новая встреча. Мы с Юрием живем в небольшом городке Краснодарского края, снимаем маленький домик, в котором все удобства — во дворе, но зато есть небольшой сад и крохотный огород. Самое главное — у нас растет двухмесячный Мишутка, и вся наша жизнь — забота о малыше. Помнишь, как в заснеженное Михайловское к Пушкину приехал его друг Иван Пущин? Вот так и у нас на пороге неожиданно появился ты, наш настоящий и верный друг. Веселый, приветливый, с поздравлениями и кучей подарков, будто с другой планеты. В тот свой приезд ты, Гена, стал крестным отцом нашего сына. С улыбкой смотрю на фотографию, где ты сидишь на стуле в саду и держишь на коленях какое-то маленькое скрюченное существо — крестника Мишу. Наверное, ты помнишь, крестины были тайными, проходили на дому у местного священника, но ты не побоялся, хотя хорошо представлял, чем может закончиться для советского офицера такой поступок... Вскоре мы переехали в Армавир. И вот осенью 1957 года мы с Юрой вместе с годовалым крестником на вокзале встречаем поезд из Минвод. Ты сообщил, что везешь к месту службы, во Владивосток свою молодую жену. На столике в тесном купе — шампанское, конфеты... Времени совсем мало, а так много хотелось сказать и пожелать нашим молодоженам — семье Леоновых... Было радостно, что теперь рядом с тобой, Гена, близкий и любимый человек — твоя Надежда, а я подумала, что она будет счастливой женщиной, хотя впереди ее ждет немало трудностей и испытаний жены и подруги не просто военного, а морского офицера... Твоя супруга Надежда Ивановна, Надя, Надюша со временем стала настоящей хранительницей семейного очага, хозяйкой дома, заботливой мамой. Разумная и строгая, практичная, без излишнего романтизма, как часто она спускала нас с небес на грешную землю, при этом всегда оставалась твоей единственной советчицей и единомышленницей. Только она, твоя Надя, могла понять и принять тебя таким, каким ты был, только она могла вынести все тяготы кочевой жизни, сохранить вашу любовь и создать дружную семью. Знай, тебе очень повезло с женой!! В последующие годы у нас было много встреч, то в Краснодаре, где мы с Юрием поселились, то в Москве. Вскоре семья Леоновых пополнилась — родилась ваша милая кроха, названная в честь твоей любимой супруги Надюшей. Военная служба бросала тебя с места на место, ты много работал, делал успешную карьеру, учился в Академии, но у тебя, Геннадий, всегда находилось время на письмо старинным друзьям. Вот только отвечала на них порой я, а не твой школьный друг... Знаешь, Гена, я уверена, такая продолжительная дружба сохранилась во многом благодаря твоим усилиям. Теперь я хорошо знаю, что с возрастом практически невозможно обрести новых друзей, а вот тебя всегда окружали близкие по духу и взглядам люди. Твоя дружба была бескорыстной, а открытое сердце заключало в себе столько доброты, что ее хватало не только самым любимым и дорогим, но и всем окружающим... Не только «белый и пушистый»...Жизнь офицера, тем более такого высокого ранга, как ты, Геннадий Федорович, оказалась богатой на разного рода события. Встречались трудности, случались ошибки, разочарования, но непременно приходила и радость побед. Ты взрослел, мужал, познавал жизнь, многого добился по службе, хотя ничто не преподносилось «на тарелочке с голубой каемочкой». Конечно, как и все, ты незаметно менялся, но по-прежнему оставался честным и порядочным... Приезжая в ежегодный отпуск на свою малую родину, в Минводы, обязательно посещал школу, встречался с директором, любимой учительницей Зизи, так вы ее с ребятами называли. Ты притягивал к себе людей, словно магнит, будь то в юности или позже, уже во взрослой жизни. Внутри тебя был какой-то несгибаемый стержень справедливости, мужской верности, офицерской чести. Даже в критических обстоятельствах ты не мог допустить для себя хотя бы гипотетическую возможность предательства, но и другим не прощал подлости и измены... Удивительно, что при всей своей открытости и доброжелательности, ты не всегда был «белым и пушистым». Мне приходилось видеть тебя разным: веселым и озорным, обидчивым и упрямым, но на службе ты становился совсем другим. В этом мне однажды довелось убедиться лично. Вспоминаю, как в 1972 году на праздник Великой Победы мы вместе с друзьями решили поехать к тебе в Севастополь, благо из Краснодара — это рукой подать. Ты был очень рад нашему появлению, заказал номера в гостинице, составил целую программу нашего пребывания. Я с сыном и нашими приятелями ночевали в гостинице, а Юра, конечно, отправился к тебе домой. Надя, твоя жена потом мне рассказывала, что «как всегда, ребята почти всю ночь не спали, долго сидели за столом, выпивали, вспоминали юность, дурачились...». |
|
| г. Севастополь, 1 мая 1972 год |
|
И вот ранним утром следующего дня, когда мы с сыном приехали к вам на квартиру, впервые увидела тебя, Геннадий Федорович, как говорится, «при исполнении служебных обязанностей». Ты был другим, совсем незнакомым — строгим, немногословным, подтянутым. Казалось, ты даже внешне изменился. «Вот, — подумалось мне, — каким он бывает на службе...». В «Толковом словаре» Владимира Даля есть такое слово — «служака», что означает «старый, т. е. взрослый, опытный, усердный служивый, обычно военный...». Может быть, некоторым подчиненным ты таким не очень нравился, потому что не терпел лени, разгильдяйства, болтливости, необязательности, панибратства... |
|
|
1971 г. Севастополь. Командование разведки Черноморского флота. В первом ряду сидят: второй справа - начальник центра радиоэлектронной разведки ЧФ капитан 2 ранга Г.Ф. Леонов, третий справа - начальник разведки ЧФ капитан 1 ранга И.К. Хурс (будущий начальник разведки ВМФ вице-адмирал И.К. Хурс (1978 – 1987 гг.). |
|
Потом мы всей честной компанией отправились на Сапун-гору, на лесной поляне жарили шашлыки, собирали гильзы военных лет, а вечером в ресторане над Севастопольской бухтой отмечали 16-летие нашего сына и твоего крестника Миши, любовались праздничным салютом. И ты опять был «нашим» Геной, веселым и остроумным другом. Вообще, ты никогда и ничего не делал наполовину, только на все сто. По-настоящему, на все сто процентов любил флот, морскую службу, жену, дочь и, конечно, друзей. Ты всегда был цельной натурой и настоящим офицером, каких сейчас, увы, почти не стало... Помню, как-то в ноябре ты отдыхал в санатории в пос. Хоста. Мы с Юрой, без долгих раздумий, примчались в Сочи, чтобы несколько праздничных дней провести вместе с тобой. Как только устроились в гостинице, сразу позвонили тебе. И хотя был уже поздний вечер, вскоре на пороге гостиничного номера стоял ты, наш добрый друг. Было далеко за полночь, а я все сидела вместе с вами за накрытым столом и слушала ваши бесконечные «а, помнишь?». |
|
| г. Севастополь, 26 февраля 1972 года. |
|
Справедливости ради хочу заметить, что вы с Юрой никогда не злоупотребляли спиртным, шуток, веселья и без того хватало. Когда мои глаза окончательно начали слипаться, ушла в спальню... проснулась от того, что моя кровать куда-то «поехала»... Оказалось, что часа в три ночи вам вдруг стало одиноко и скучно без женского внимания, и вы таким экстравагантным образом решили «приобщить» меня к своим юношеским воспоминаниям... Позже, когда вы с Надей уже переехали в Москву, она не раз рассказывала мне о подобном. Юра часто бывал в столице в командировках, и тогда встречи школьных друзей затягивались до поздней ночи, причем каждый раз вы, неисправимые мальчишки, придумывали какие-нибудь новые проделки... А помнишь 1979 год? Этим летом я приехала в Москву на курсы повышения квалификации при Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы, теперешнем РУДН... Вы с Надей только что вернулись из Болгарии, где проводили очередной отпуск. Так приятно было видеть ваши отдохнувшие, покрытые золотистым загаром, такие молодые и откровенно счастливые лица... Как раз накануне тебе было присвоено воинское звание — контр-адмирал, и, как это часто бывает у военных, как говорится, с корабля на бал, тут же решили отметить «повышение». Здесь я вновь увидела тебя другим. Конечно, гостеприимным, приветливым, веселым, но немного иным, чем всегда, ведь за праздничным столом были не только друзья, но и высокое начальство. Разумеется, ты ни в малой степени не заискивал перед руководством, но строго соблюдал определенную служебную субординацию. Я подумала тогда: «С каким внутренним достоинством наш Гена умеет держаться, сколь многому он научился за те 26 лет, что его знаю...». На ноябрьские праздники я вместе с вами побывала в гостях у твоих знакомых. Интересно, помнишь ли ты, Геннадий Федорович, каким был наш обратный путь? С неба беспрерывно валил мокрый снег, под ногами — слякоть непролазная, да к тому же — неожиданные транспортные проблемы. Когда поздней ночью мы наконец-таки добрались до дома, наши меховые воротники и шапки напоминали мокрых куриц. В подъезде ты — контр-адмирал, я и твоя дочка Надя, с дружным хохотом упали на колени перед Надеждой Ивановной, благо там были разложены какие-то картонки, и «просили прощения» у твоей суровой супруги... Дома ты беспрекословно потребовал, чтобы «женщины накрывали стол в кухне...». Праздник продолжился, и мы опять беспрестанно шутили, вспоминали трудный путь домой, и даже старшая Надя «оттаяла», простила наше легкомыслие и веселилась вместе со всеми. Постепенно мы угомонились, а наши «драгоценные меха» сушились по всей прихожей. Об этих днях напоминает фотография, где ты, Гена, в форме контр-адмирала, на обороте — краткая надпись: «Как много пройдено дорог, как много пережито...». Разве можно было тогда представить, что это наша последняя встреча?! В конце января 1981 года мы с Юрой — в Москве, в очередной командировке. На 1 февраля у нас билеты на самолет до Краснодара, и вот по дороге в аэропорт мы решили заехать к тебе домой в Теплый Стан. Надежда Ивановна — вся в сборах, оказалось, что через несколько часов она с оказией улетает во Владивосток. И вдруг раздается междугородний телефонный звонок. В трубке звучит твой приподнятый голос. Это было настоящее чудо! Мы с Юрой поздравили тебя с днем рождения, наговорили кучу пожеланий... На бутылке кубанского коньяка «Большой приз» мы написали свое поздравление и просили Надю вручить ее тебе от нашего имени... «Черный» день календаряПримерно через неделю после нашего возвращения из Москвы вечером в прихожей раздается какой-то тревожный звонок. Сын Миша пошел открывать дверь и неожиданно долго не возвращался... Когда он вошел в комнату, на нем лица не было, и тут мы услышали страшные слова: «Дядя Гена погиб!». Скупые строчки телеграммы с пометкой «срочная» сообщали: «7 февраля Леонов Геннадий Федорович трагически погиб при исполнении служебных обязанностей. Примите наши искренние соболезнования. Похороны планируются 11 февраля в Ленинграде...». Только потом мы узнали, что та авиакатастрофа унесла 52 жизни, погибло почти все руководство Тихоокеанского флота... Что было дальше, вспоминать очень трудно. В те горестные дни мы были вместе с твоей семьей, тщетно пытались и не могли найти слова утешения. Это было невозможно. Передо мной — последнее фото тех скорбных дней: нас много — родные, близкие, друзья, все — в черном... Такая вот, Геннадий Федорович, радостная и одновременно печальная повесть о 28 годах нашего знакомства и дружбы... За те часы, что писала, зачеркивала и вновь переписывала это письмо, еще раз мысленно прожила эти памятные события, годы моей жизни. И если суждено, то в день двадцатилетия со дня твоей, Гена, трагической гибели, опять приду на Серафимовское кладбище и в Никольский собор, чтобы поклониться твоей памяти, вновь вспомнить встречи с настоящим другом и прекрасным человеком. У меня сохранилось последнее письмо Надежды Ивановны, твоей верной подруги и жены. В то время я как раз раздумывала о переезде в Питер, где уже жил сын Миша со своей семьей. Надя тогда написала мне: «Тебя очень любил Гена, и это передалось мне. Дух его остался в Питере навсегда, и его Дух поможет тебе устроиться, а мне часто видеться с тобой...». Последнее, к сожалению, не сбылось, а первое я чувствую всегда. Гена, ты — мой Ангел-хранитель здесь, в Питере... Ты обладал важным и теперь уже редким, к сожалению, талантом — быть настоящим другом. Дружба была для тебя святым чувством, но ты и любить умел по-настоящему. После твоей гибели мы очень сблизились с Надеждой Ивановной, она много поведала мне о себе, о вашей совместной жизни. Согласись, совсем не мало — 24 счастливых года, этого хватило на то, чтобы после твоего безвременного ухода безграничные чувства твоей любви к жене и дочери, словно невидимые крылья, еще долго оберегали и защищали их от житейских невзгод... |
|
Друг семьи Галина Ефимченко. (Примечание: литературная запись Натальи Кузнецовой). |
|
Контр-адмирал Г.Ф. Леонов. стр. 3. На следующую страницу
|