ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АДМИРАЛА А. П. МИХАЙЛОВСКОГО

Катастрофа буквально обезглавила Тихоокеанский флот, оборвав жизнь командующего адмирала Эмиля Николаевича Спиридонова и многих других флотских военачальников. Член Военного совета вице-адмирал В.Д. Сабанеев, заместитель командующего контр-адмирал В. Я. Корбан, командующие флотилиями вице-адмиралы В.Г. Белашев и В.Ф.Тихонов, командиры эскадр контр-адмиралы Д. К. Чулков и В. П. Махлай, начальник оперативного управления контр-адмирал Ф.А.Митрофанов, начальник разведки контр-адмирал Г. Ф. Леонов, начальник военно-морского управления штаба войск Дальнего Востока контр-адмирал В. X. Коновалов, начальники штабов флотилий контр-адмирал Р. И. Пирожков и капитан I ранга А. В. Прокопчик, члены Военных советов флотилий контр-адмиралы В.С.Постников и В. А. Николаев — вот далеко не полный список погибших в авиакатастрофе. В этом скорбном перечне много других офицеров, ведущих специалистов штаба и тыла флота, штабов флотилий и эскадр. К величайшему сожалению, в нем числилось и имя Валентины Спиридоновой, до конца разделившей трагическую участь мужа.

Почти со всеми из погибших товарищей по оружию я был лично знаком. Со многими служил бок о бок на Северном флоте. А с некоторыми хаживал и в океанские походы. Так, вместе с Феликсом Митрофановым двадцать лет назад на борту К-16 прошел в Атлантику, выполняя задачу в окрестностях знаменитой банки Роколл. Вася Постников служил замполитом на К-42 в тот период, когда мы всплывали в «тринадцатой полынье» и пешком добирались в лагерь полярников дрейфующей станции «Северный полюс-16». Джемс Чулков не раз вывозил меня на своих кораблях в Баренцево море для руководства ракетными и торпедными стрельбами атомоходов.

Однако больше других переплетался мой жизненный путь с Эмилем Спиридоновым. Мы вместе в один год закончили училище имени Фрунзе. Потом служили на подводных лодках. Эмиль на Северном, а я на Тихоокеанском флоте. Затем снова встретились, но уже в Западной Лице, где Спиридонов командовал дивизией. Оттуда он и был направлен на Камчатку, чтобы сформировать там атомную подводную флотилию. Эмиль оказался первым из нашего выпуска, кому доверили командовать флотом и удостоили высокого звания адмирала.

Эмиль Спиридонов был яркой личностью, своеобразие которой раскрылось именно на Тихом океане. Обладая хорошей теоретической подготовкой и завидной работоспособностью, он поразительно быстро ориентировался в обстановке, умел найти главное, принять своевременное решение и осуществить его на практике. Внешне суровый и немногословный, он тем не менее пользовался уважением, даже любовью военных моряков и отвечал им тем же. Адмирал Спиридонов навсегда останется в рядах создателей океанского ракетно-ядерного флота Отечества.

...Врачи закончили свою работу, а в город начали прибывать родные и близкие, друзья и сослуживцы погибших, официальные представители флотов. В этих условиях было принято единственно правильное, на мой взгляд, решение: останки кремировать и только после этого организовать прощание с погибшими товарищами с последующим захоронением урн с прахом в братской могиле на Серафимовском кладбище Ленинграда.

Моим первым и естественным побуждением явилась мысль о том, чтобы использовать для прощания с покойными актовый зал Военно-морской академии, где совсем недавно все мы вместе участвовали в оперативном сборе. Однако, к величайшему моему изумлению, адмирал Сысоев начал бурно протестовать, мотивируя свой отказ тем, что мероприятие это не только сорвет учебный процесс, но и нанесет моральную травму профессорско-преподавательскому составу и слушателям.

Давление в решении столь деликатного вопроса я посчитал невозможным. Поэтому, прекратив разговор, уехал в Адмиралтейство, куда тут же пригласил начальника Высших офицерских классов вице-адмирала Бориса Громова. Мой давний сослуживец по «горбатой» дивизии в Западной Лице и недавний тихоокеанец командовал атомной флотилией на Камчатке перед назначением в Ленинград. Выслушав просьбу, Борис Иванович сказал, что почтет за честь участвовать в оказании последних воинских почестей погибшим тихоокеанцам, для чего предоставляет в мое распоря¬жение здание Классов, всех своих офицеров, а заодно и себя самого.

К назначенному сроку все было готово. На Свердловской набережной, неподалеку от моста Александра Невского, у парадного подъезда Классов начала выстраиваться вереница автобусов, подвозящих подразделения военных моряков со всего города. Подходили люди и пешим путем. Ровно в полдень распахнулись двери парадного подъезда, открывая вход в актовый зал, где на драпированных кумачом постаментах разместилось полсотни траурных урн вместе с фотопортретами погибших товарищей. Занимая всю площадь внушительного зала, урны стояли так, чтобы возможно было подойти и поклониться каждому в отдельности. Даже у меня морозец побежал по коже, когда впервые окинул взглядом эту картину.

Нескончаемым потоком под звуки траурных мелодий, сменяющих друг друга военных оркестров, шли люди. Поток этот жестко регулировался тщательно подготовленной дежурной службой. Однако желающих проститься с товарищами оказалось больше, чем мы могли предположить. Пришлось продлить время прощания на два часа против спланированного, а потом и еще на час. Лишь в 19.00 створки дверей парадного подъезда медленно закрылись.

На следующий день состоялись похороны. С утра я уже осматривал тщательно подготовленное место захоронения на Серафимовском кладбище, где полковник Симуни со своими строителями сделал, казалось бы, невероятное, соорудив из бетона, дерева и гипса мемориал, способный стать прототипом будущего гранитного памятника с мраморными поминальными досками. Там же, на кладбище, Володя Волгин, поддерживая связь со штабом из салона своего автомобиля, доложил, что в Ленинград вылетел Главком, который приказал мне заниматься похоронами и его не встречать. Он, дескать, сам доберется до кладбища к назначенному времени.

Вскоре длинная вереница автобусов, сопровождаемая милицейскими патрульными машинами, подошла по Богатырскому проспекту к просеке, ведущей на кладбище. Там люди спешивались и начинали выстраиваться в траурную колонну. Процедура эта оказалась длительной и требующей определенного усердия со стороны офицеров-распорядителей во главе с контр-адмиралом Бутузовым. Я пошел навстречу колонне, когда заметил, как с противоположного направления по Богатырскому проспекту, сверкая мигалками, стремительно приближается группа автомобилей со знакомой «Чайкой» во главе.

Сергей Георгиевич Горшков с трудом вылез из машины и заковылял к колонне. Осмотревшись, он стал в строй во главе группы сослуживцев, располагавшихся за группой родственников. Выглядел Главком неважно и показался мне очень старым или смертельно уставшим. — Вы занимайтесь своим делом, — сказал Горшков, — а я тут побуду до конца. — Потом все же он тихонько попросил меня после похорон пригласить на БАМ тех армейских военачальников, которые примут участие в траурной церемонии.

- Не могу я улететь в Москву, не помянув добрым словом погибших тихоокеанцев, — добавил Сергей Георгиевич, — а лететь надо. Центральный комитет и министр обороны требуют сформировать новое руководство Тихоокеанского флота в кратчайший срок.

Траурный митинг, захоронение урн с прахом погибших, обустройство братской могилы, возложение венков и цветов, ружейный салют и Государственный гимн были выполнены в соответствии с воинскими традициями и требованиями уставов. Не единожды приходилось мне присутствовать на подобных печальных церемониях, особенно в последние годы службы в Ленинграде. Пора бы, кажется, привыкнуть. Да только вот взметнувшееся бело-голубое знамя и отчаянно-стремительный марш роты почетного караула вызвали спазм в горле. Пришлось стиснуть зубы и накрепко приткнуть ладонь к козырьку фуражки.

Вскоре Главком улетел в Москву, а меня отправил в классы, где в офицерской столовой готовились поминальные столы. Ожидалось около трехсот родственников и близких друзей. Честно говоря, поминки эти вызывали у меня большее беспокойство, нежели все остальные траурные мероприятия. Поведение массы людей, среди которых добрая половина женщин, потрясенных горем, при схлынувшем напряжении похорон и после ритуальных стопок могло оказаться непредсказуемым.

Впрочем, все обошлось. Поминальная трапеза прошла достойно, строго и относительно коротко, хотя людей собралось больше, чем ожидалось. Начальнику тыла контр-адмиралу Башкину пришлось вводить в действие резервы, а потом прилагать титанические усилия, чтобы быстро развезти всех, если и не по местам пребывания, то хотя бы до удобных станций метро.

Приехав вечером домой, я принялся рассказывать жене о событиях минувших суток. Однако оказалось, что Нина была и в актовом зале офицерских классов, и на Серафимовском кладбище.

Стояла там с женщинами и старалась не попадаться тебе на глаза, призналась она, — не хотела мешать, отвлекать отдела. Положила цветы Вале Спиридоновой и ушла потихоньку.

Вскоре стало известно, что новым командующим на Тихий океан поедет адмирал Владимир Сидоров. Членом Военного совета к нему назначен контр-адмирал Николай Дьяконский. Балтийский флот принимает вице-адмирал Иван Капитанец. Интенсивный подбор кандидатов на другие должности, волею судьбы оказавшиеся вакантными, продолжался.

Даже Ленинградскую ВМБ главное управление кадров обложило данью, предложив рассмотреть кандидатуру на должность начальника штаба подчиненной Тихоокеанскому флоту оперативной эскадры Индийского океана. Ничтоже сумняшеся, но при поддержке своего импровизированного «Военсовета», я представил к этому назначению начальника штаба Кронштадтской дивизии капитана I ранга Феликса Громова. Через неделю он уже стоял передо мной, представляясь по случаю отъезда на Тихоокеанский флот, благодарил за науку, за «ленинградскую школу» боевой подготовки и заверял, что на новом месте постарается оправдать оказанное ему доверие.

Я пожелал успехов офицеру и отпустил его. А еще через несколько дней и сам уехал в Москву, где 23 февраля, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота, начинал свою работу XXVI съезд партии. Жизнь продолжалась.

Адмирал
Аркадий Петрович Михайловский