Электронная версия книги "Прерванный полет" о трагедии 7 февраля 1981 года.

О моем друге — Джемсе Чулкове

С чувством грусти и гордости я вспоминаю о своем близком товарище — Джемсе Константиновиче Чулкове. Судьба и училищное начальство распорядились так, что при всех переформированиях взводов, рот, курсов и факультетов мы всегда были вместе. К ноябрю 1953 г. выяснилось, что с июля 1946 г. нас было только двое «с одного потока», и все семь лет мы были рядом.

выступает Вербловский Г. С.
Выступает Георгий Савельевич Вербловский

Итак, июль 1946 г. В одном потоке со мной еще 26 мальчишек. Из нас в ЛВМПУ принято три. Среди принятых был совсем беленький мальчишка родом «из села Березовский Рядок Бологовского района Калининской области», как он все время повторял. Первые месяцы «оморячивания» и каких-то бесконечных карантинов он, в отличие от большинства — в основном ленинградцев — переносил как-то очень спокойно. В нем очень рано (в 14-15 лет) уже было высоко развито чувство собственного достоинства: он никогда ничего ни у кого не просил.

Уже тогда он хотел быть первым, а главное, мог им быть. По-видимому, он решил для себя, что в училище главное — учиться. При этом он искренне полагал, что не важно, интересен тебе какой-либо предмет или нет, главное — знать его. И уметь сдать. Учился он всегда хорошо, причем, в первые — «школьные» годы он брал усидчивостью, не стеснялся спрашивать непонятное, много и упорно «долбил», даже в «личное время», что вызывало естественное раздражение «способных, но ленивых» разгильдяев. Правда, Джемс сам всегда объяснял выполненное задание любому, кто к нему обращался за помощью, нередко давал списывать, но не очень охотно.

Почти с самых первых увольнений я стал приглашать его к себе домой, хотя это не всегда удавалось — он был застенчивым и поначалу как бы стеснялся своего провинциального происхождения. Моему отцу он сразу очень понравился, он всегда был рад ему, даже когда Джемс приходил один, если я сидел в училище без увольнения за какую-нибудь провинность или двойку. Отец потом говорил мне, что Джемс как-то неловко себя чувствовал оттого, что он учится отлично, а я — так себе. Я старался догнать Джемса, двойки постепенно стали исчезать. Его трудолюбие и настойчивость заставляли не только меня на него равняться, эти качества были замечены начальством и он стал то ли старшиной класса, то ли помкомвзвода. А я стал бояться, чтобы меня не обвинили в подхалимаже к «начальству», и стал ему хамить. Надо сказать, что Джемс сразу начал легко и с удовольствием «править службу», а наша дружба, конечно, не распалась, а стала еще прочнее. В девятом классе мы начали ходить в Эрмитаж и по другим ленинградским музеям, а в десятом классе наша учительница логики, Елена Сергеевна Маслова, стала выводить нас в филармонию. Джемса вывели два-три раза, а потом был большой перерыв. Он легче и полнее воспринимал живопись, что, кстати, проявилось в его самостоятельных живописных работах в зрелом возрасте. Он рассказывал мне, что когда на боевой службе в океане выдавалась свободная минута, он брал мольберт на мостик и рисовал. Рисующий адмирал вызывал всеобщее любопытство.

На всех морских практиках он никогда не сачковал и вечно стимулировал свой взвод на подвиги, в первую очередь, личным примером. Это отнюдь не у всех вызывало восторг и радость, но послать его куда-нибудь подалее ни у кого не хватало духа, так как самую тяжелую и грязную работу он всегда делал сам. В дни увольнений он со мной и моим отцом много бродил по Ленинграду и к концу десятого класса он знал город не хуже любого ленинградца.

К середине обучения в Высшем училище уже было отчетливо ясно, что Джемс стал даже интеллигентнее, чем многие ребята, действительно вышедшие из интеллигентных семей. Активно шел процесс «made» (делания), который, безусловно, дает право назвать в итоге Джемса Чулкова self-made-man — человеком, сделавшим самого себя. Его золотая медаль в школе, золотая медаль Высшего училища и престижного Кораблестроительного института, который Джемс закончил, совмещая учебу со всеми заботами корабельной службы — веское этому подтверждение.

Откуда же в нем оказалась такая могучая жизненная и интеллектуальная энергия, такая сила воли и целеустремленность?

Мне довелось летом 1952 года познакомиться с родителями Джемса (Константином Ивановичем и Полиной Семёновной Чулковыми). Началось все очень весело. Я получил от Джемса срочную телеграмму: «Жора! Выручай! Враги народа украли змеевик. Жду, Джемс». Следует объяснить несведущим, что «змеевик» — это главнейшая и важнейшая часть такого достижения человеческой цивилизации, как самогонный аппарат. Далее в послании следовало, что жизнь в деревне Березовский Рядок Бологовского района Калининской области замерла и грозит полным параличом в момент, когда идет битва за небывалый урожай. Также указывалось на отсутствие дрожжей.

В Питере были задействованы мощности станкостроительного завода им. Свердлова для изготовления двух змеевиков из нержавеющей стали по лучшим зарубежным образцам. Все родные и знакомые были мобилизованы для закупки дрожжей («более двух палочек» в одни руки не давали). В рекордно короткие сроки были изготовлены и упакованы в шляпные коробки два змеевика и два килограмма дрожжей. Далее была довольно сложная в те времена дорога на железнодорожную станцию Мета (или Мстинский мост — точно не помню). Встречали меня почти как генерал-губернатора — машина за мной и целый эскорт за змеевиками и дрожжами. По дороге заехали в магазин и взяли в кредит две бутылки водки. Продавщица крайне изумилась — последний раз у нее покупали вышневолоцкую водку (хуже не пивал!) полгода назад, когда приезжал секретарь райкома.

В селе весело заработали самогонные аппараты, а мы с Джемсом были повсюду самыми почетными гостями. Помню еще, как в огромном деревянном сосуде, именуемом «дошник», варили пиво.

Вербловский Жора Берёзовский Рядок
Вербловский Жора в гостях у Чулковых.
Процесс варки пива в деревянной ёмкости - "дошнике".
д. Берёзовский Рядок, 1952 год.

Нигде в мире более вкусного пива не пил. Через пару дней Джемс объявил, что в селе будет отмечаться комсомольский праздник — Успеньев день и по традиции две деревни будут драться, что и сбылось с превеликой точностью. После мирного застолья вполне, казалось бы, дружественные мужики повыдергивали колья из заборов и стали колотить друг друга до смертного убийства. Мне тогда впервые пришлось бить взрослых, но поскольку мы были неважные драчуны, а отец Джемса берег нас, то нам было поручено растаскивать «живые трупы» на две кучки — «своих» отдельно, «чужих» — отдельно.

Отец Джемса, Константин Иванович, был председателем колхоза, человеком честным и обстоятельным, а мать, Пелагея Семёновна, была очень хозяйственная, гостеприимная и добрая женщина, так что у Джемса как теперь сказали бы, «гены были доброкачественные».

Чулков Константин Иванович Чулкова Пелагея Семёновна
Отец
Чулков Константин Иванович
Мать
Чулкова Пелагея Семёновна

Но вернемся к службе. Недавно мы вспоминали, как, попав на прак¬тике на 2-3 дня на какой-то корабль, кто-то из наших отцов-командиров брякнул: «Не тратьте время даром. Нарисуйте схему расположения корабля и обозначьте какие-то боевые посты». Дело было на Черном море, и все мы знали, что через 2-3 дня мы перейдем на УПК «Волга», и потому не думали ничего рисовать, а по возможности загорали в разных шхерах на верхней палубе, скрываясь от начальства. Через три дня и само начальство забыло об этом распоряжении, но тут вылез Джемс с раскрашенной схемой всех помещений корабля да еще с какими-то пояснениями впридачу. Следует отметить, что он был единственным, кто нарисовал и раскрасил эту схему, но в глазах остальной «курсантской массы» любви к нему замечено не было.

Вербловский Жора, Краско Иван, Чулков Джемс. Краско Иван и Чулков Джемс.
Слева направо:
Вербловский Жора, Краско Иван, Чулков Джемс.
Североморск, 1953 год.
Слева направо:
Краско Иван, Чулков Джемс, старшина.
Североморск, 1953 год.

К третьему курсу Высшего училища его авторитет был неоспорим и не вызывал ни у кого зависти и раздражения. Наоборот, мы очень гордились тем, что у нас в классе есть такой Джемс.

Вербловский Жора, Чулков Джемс и Краско Иван
Слева направо:
Вербловский Жора, старшина, Чулков Джемс, Краско Иван.
Североморск, 1953 год.

Еще один эпизод. Около нашего училища жил какой-то односельчанин Джемса, который служил в милиции и промышлял вставлением клиньев в брюки и еще примитивной переделкой бескозырок. Несколько раз я там бывал, и мы весело проводили время с Джемсом, а однажды со мной была там моя будущая жена, которая доставляла меня потом домой.

Березовский Рядок, проводы курсанта Д. К. Чулкова
Березовский Рядок. Проводы курсанта Д. Чулкова в училище. 1952 г.

После окончания училища наши пути пересекались, к сожалению, не очень часто, хотя я у него бывал в Питере (на канале Грибоедова), когда он учился в Корабелке, а корабль его был в ремонте. Был у него в Кронштадте, в Военно-медицинской академии, на проспекте Энергетиков, когда он учился на каких-то академических курсах. Бывал он и у нас дома, и я помню, как моя дочка и ее друзья с почтением рассматривали его адмиральский мундир.

Я помню, как на выпускном балу нашего класса в Европейской Джемс один пришел с кортиком — он серьезно относился ко всем аспектам военно-морской службы, а кортики тогда еще не были обесценены и были лишь привилегией морских офицеров.

У него дома, на проспекте Энергетиков, жил попугай Гоша. Я как-то спросил Джемса: «Почему он не разговаривает?» «Да он же из слаборазвитой страны, мне его подарили в Марокко», — сказал он.

В своих военных размышлениях он намного опередил свое время, рассуждая о месте авианесущих кораблей в составе боевых сил флота, об организации управления кораблями и соединениями и часто говорил, что все свои знания в этой части он получил «на мостике», с которого не сходил 25 лет.

В феврале 1981 года он прилетел на учебно-мобилизационный сбор в Военно-морскую академию, и я мимолетно встретился с ним, когда он садился в автобус ехать на плавбазу, где должен был состояться «прощальный ужин». Утром он позвонил мне и сказал, что едет на аэродром и что попугаю Гоше купил семечек.

...Через несколько дней я с Иваном Сергеевичем Щеголевым встречал в аэропорту скорбный самолет с вдовами.

Потом было прощание.

75-летие Д. К. Чулкова
Родственники, сослуживцы, однокашники, друзья.
75-летие Д. К. Чулкова. 28 февраля 2006 г.


Говорят, что человек жив, пока его помнят. Мой любимый друг все время со мной. Не потому, что я его помню, а потому, что никогда не забываю. Он всегда был моим «правофланговым» и я счастлив, что он стал частицей моей жизни.

Георгий Савельевич Вербловский
Чулков Д. К. стр. 3. На следующую страницу